Зарисовки по разным фэндомам Опции

[gaarik]

Для начала списочег ОТПешек из Блича: УлькиХиме, ИчиГриммы, ГримммУль, Гин/Рукия, Бьякуя/Рукия, Кайен/Рукия, Урахара/Йоруичи, Гин/Рангику, Кира/Гин, Улькиорра/Ичиго, Хирако/Хиёри, Тоуширо/Хинамори, Джио Вега/Сой Фон, Урахара/Ичиго, Урахара/Рукия, Гриммджо/Рукия. Но слэша не будет. Пока, во всяком случае.

Люто-бешено не терплю бьякурен, ИчиХиме, ИсидаХиме, Айзен/Химе, Айзен/Улькиорра, недолюбливаю АйзеноГины и квинцест.

Это что касается Блича. Фикшн по другим фандомам тоже бывает, но гораздо реже.

Как следует из подзаголовка, тут будет гет и фем, ибо автор всеяден и любит "химичить". В порядке эксперимента же иногда проскакивают странные и, порой, крэковые пейринги.
Ну а начну я, пожалуй, с гета и одного из ОТП.

Название: «Увядшие цветы»
Автор: gaarik
Бета: мозг и совесть
Пейринг: Гин/Рангику
Жанр: "ангстовый романс", драббл, POV Ран и Гина (в конце)
Рейтинг: PG
Фендом: Bleach
Дисклеймер: отказ от прав
Размещение: только через разрешение
От автора: это была попытка написать более-менее вканонный гет.

Скрытый текст

…Тихий шорох опадающих на землю листьев действует успокаивающе, и Рангику, напряжённая до этого, чуть расслабляется. Последние, ещё тёплые деньки – отсылка к уходящему лету. Так стоит ли отказывать себе в удовольствии просто полежать на траве, глядя на кружащиеся над головой листья, зная, что скоро и они побуреют под натиском затяжных дождей? Продлить, хоть немного, это, словно бы застывшее время – время ясной погоды и умирающей зелени. Когда ещё тёплый, но уже с явными нотками холода ветер, что гуляет в поредевших кронах деревьев, принёс с собой первый, пряный аромат вступающей в свои права осени; а следом за пожелтевшим бамбуком то тут, то там алыми всполохами горят клёны.

Наверное, лучше забыться. Чтобы не помнить, как искрились мёдом её волосы, когда он гладил её по голове, расчёсывая пряди тонкими пальцами. Не помнить, как отражался свет в его багряных глазах. И никогда, никогда больше не вспоминать, как, поднимаясь вверх в Луче Отрицания, он тихо сказал: «Гомен-нэ». Потому что даже тогда с его губ так и не сошла улыбка.

Ох, Гин, как же с тобой трудно. Без тебя – ещё тяжелее…

Женщина тянется к стоящей рядом небольшой фарфоровой бутылочке. Проверенное с годами «лекарство», а на деле – худшее из всех. Это только кажется, что оно притупляет боль, а на самом деле усиливает её в несколько раз. Но это будет потом, а сейчас… Сейчас… Налить в чоко*, совсем чуть-чуть – на пару глотков, и выпить – залпом. Это пока всё… так, потом будет по-другому. Задержать во рту, прежде чем проглотить, и поморщиться, когда перехватит дух, а на глазах выступят сухие слёзы. Это ведь всё от крепости, да, Рангику? Не больше. И – подождать, пока сакэ не подействует, путая мысли и разливаясь по телу горячей, покалывающей слабостью. Сейчас ей безразлично, что происходит вокруг, её цель – хоть немного приглушить грызущее изнутри чувство… вины и беспомощности. Вины на себя – за то, что не смогла удержать, пусть не рядом с собой, но от предательства. Не уберегла, не заинтересовала чем-то более важным, чем его вечные игры, как с окружающими, так и с самим собой. Ведь для него её любовь – эта детская, затянувшаяся на годы привязанность женщины, не так важна, нет. Куда интереснее плести интриги, вытягивать из остальных последние капли терпимости, не так ли? Ему нужна свобода и ничего больше; он как полудикий зверь, привыкший к людям и позволяющий им находиться рядом с собой, а не наоборот. Непредсказуемый, хитрый, чертовски опасный. Потому что, если ему надоест эта игра, никто и никогда не сможет его остановить, как сейчас. Это так наивно – всё ещё верить в лучшее, а потом наблюдать, как надежды рушатся у всех на глазах, а Ичимару играючи ускользает от расставленных сетей. Дурочка, какая же ты, Рангику, дурочка, раз так слепо верила в силу своих чувств…

У сакэ необычный, ни с чем не сравнимый вкус. Оно подслащено яблочным и кислит виноградом, но не сходу, а после пары-другой глотков. И тает на языке, оставляя после себя едва различимую горечь, как самое вкусное лакомство всегда отдаёт чем-то ещё – или слишком приторно, или слишком сладко; порой от его переизбытка сводит зубы и набивает оскомину. Всего хорошо в меру, а она этой меры не знает. Или знает, но не хочет принять. Да, наверное, второе. А ещё она слишком много на себя берёт.

Наши отношения похожи на букет цветов – с течением времени они увядают, как ни пытайся продлить им жизнь, подрезая стебли и доливая воду. Ничто не вечно, и смена времён года тому подтверждение. Заменяя же засохшие цветы свежими, можно лишь обновить сам букет, не более. Мёртвые и отцветшие, они никому не нужны, разве что тем, кто до сих пор цепляется за прошлое и живёт воспоминаниями.

Пальцы дрожат и не хотят слушаться, когда Мацумото пытается налить ещё. Пиала мелко подрагивает в её руках, и стукающийся друг о друга фарфор тонко позвякивает в вечерней тишине. Солнце давно село, и местность стремительно растворяется в сгущающихся сумерках – осенью темнеет быстро, и только где-то там, на самом верху, ещё пламенеют ветки деревьев, резко выделяясь красным на фоне фиолетово-синего, затянутого облаками неба. И снова будет ночь без звёзд, холод футона рядом и её глупые, пустые надежды.

Она знает – он придёт. Неожиданно, когда она и думать о нём не будет. Неслышно войдёт в комнату, и, подкравшись сзади, сгребёт её в охапку. А ей придётся запереть в себе все тревоги и сомнения, не позволяя им вырваться наружу. Не показывать перед ним слабость. Только так.

А потом они вновь будут сидеть на деревянном настиле, смотря на мерцающие звёзды, и говорить всякие глупости. Или уйдут далеко за белые стены, в глухомань Руконгая – туда, где прошло их общее детство. И Гин, заигрывая, будет обнимать её за талию, а она, отвечая на его поцелуи – думать о том, что так и не узнает его настоящего, только если он сам этого не захочет, что несбыточно. А пока… придётся принимать его маски, как неизбежность, и улыбаться, глядя в его смеющиеся глаза. Потому что это всё, что она может сделать, даже отдавая ему себя без остатка.

А утром, едва над горизонтом займётся рассвет, он, выскользнув из кольца её рук, снова уйдёт, возможно, поцеловав на прощанье. Даже зная, что её щёки солёные, а в линии плотно поджатых губ затаилась внутренняя боль. И последнее, что она увидит, прежде чем стук задвинувшихся сёдзе отсечёт всё, пережитое ночью – это как он повёрнётся вполоборота и, улыбаясь, протянет неизменное: «Бай-бай».

Ты знаешь, это так сложно – быть с тобой, даже просто находиться рядом. Но ещё тяжелее – отпускать.
Поэтому я так и не прощу себя за то, что не смогла тебя удержать – ведь каждый раз, засыпая, я могу думать лишь о том, что хочу увидеть тебя. Возвращайся ко мне. Даже если наша встреча будет недолгой. Я ждала, жду и буду ждать, ты же знаешь… И знал всегда.

О твои волосы можно обжечься. От тебя веет любовью и грустью. И я знаю, что это вызвано мной. Я знаю, чего ты хочешь, но…
Прости, Рангику, только не в этот раз…

* чоко - маленькая чашечка для сакэ.

[gaarik]

Два текста с Зимней Фандомной Битвы, где я играла за команду Гуля.

Название: "Рождение"
Автор: gaarik
Бета: wakeupinlondon
Пейринг/Персонажи: Ризе/Канеки|Ямори
Жанр: джен; драма
Рейтинг: R
Фандом: Tokyo Ghoul
Дисклеймер: отказ от прав
Краткое содержание: Она смеётся. Обнимает его сзади, кладёт голову на плечи и смеётся. Как будто в том, чем он стал, есть что-то смешное.
Предупреждение: каннибализм

Скрытый текст

...Убей их, пока они не убили тебя. Подчинись закону о сильнейших. Разорви, откуси. Узнай, как это красиво изнутри – даже если кошмарно снаружи. Выпей до капли, до белизны обескровленной кожи, синеватых вен и погасших радужек глаз...

Съешь это так восхитительно пахнущее мясо. Нет, нет и нет. Не думай о них, как о людях. Думай, как о еде. Деликатесе, если угодно.

– Нет... Перестань...

Его дают редко, как за особые заслуги. Представь, что ты выиграл в лотерее. Или в матче – да мало ли где! Ты стоишь у пьедестала, потный, уставший – или счастливый донельзя. Стоишь и ждёшь, когда тебе принесут приз.

И вот он здесь, заветная коробка с бантиком наверху. Ты тянешься к ней – всё ещё не можешь поверить. И, когда она оказывается в твоих руках, прижимаешь к груди. «Не отдам, моё, – звучит в твоей голове. – Я заслужил».

– Замолчи! Я никогда не стану делать это!

И ты приносишь её домой, эту ценную, до одури ценную вещь. Затаив дыхание, разрезаешь ленту и снимаешь крышку. Разворачиваешь обёртку и вдыхаешь запах своего желания – и не ври, что оно не пахнет, я-то знаю. А потом ты...

– Нет! Нет, нет, нет, нет, нет!

Она смеётся. Обнимает его сзади, кладёт голову на плечи и смеётся. Как будто в том, чем он стал, есть что-то смешное. А в том, как он пытается остаться человеком, – что-то постыдное.

– Замолчи. Замолчи! Замолчи!

«Ах, какой упрямый!»
Он видит, как двигаются её губы, когда она облизывает их, видит кончик розового языка между белоснежных острых зубов – и вспоминает, как она вцепилась ему тогда в плечо и прогрызла почти до кости, как оголодавшая бродячая собака.

– Я не ты! Я не чудовище!

«Не-ет, как раз именно ты – чудовище. Не человек и не гуль, а где-то между. Бедный, бедный мальчик, тебе так тяжело, так тяжело... Ну же, проглоти кусочек...»

Из тяжёлого дурмана выводит ставший уже привычным щелчок лезвий. Канеки открывает глаза, безучастно наблюдая за тем, как ему раз за разом отрезают пальцы ног. Почему-то он уже даже не чувствует боли.

«Всё правильно. Всё так и должно быть, – шепчет голос в его голове. – Или ты, или тебя. Иначе не выжить».

Если ты хочешь терпеть – будь жертвой. Если ты думаешь, что лучше подставиться самому, чем причинить кому-то боль, – тогда сиди и смотри, как тебя унижают и втаптывают в грязь... Правда, тогда ты не сможешь защитить не только себя, но и других. Таков удел слабых.
Но если чувствуешь, что должен быть выше этого – борись! Стань охотником сам. Даже если это означает превращение в зверя... или кого-то похуже.
Так кто же ты? Слабый? Или сильный?

«Всё, что нужно, – это сделать выбор. Ну же, Канеки-кун! Вы ведь едите животных! Следуя этой логике, люди находятся на вершине пищевой цепочки. Ну а мы, гули, едим людей, потому что стоим выше них. Это – основа жизни всех существ на этой планете: или ты, или тебя.
Поэтому, ещё раз – кем ты хочешь быть?»

Она права. Она всегда была права. Пряталась внутри, подслушивала мысли, видела воспоминания и смеялась, смеялась, высмеивала всё: его мать и её желание усидеть на двух стульях одновременно, их образ жизни, его мягкотелость и неспособность что-то решить, вырваться из замкнутого круга. Как там говорилось? «Если хочешь что-то изменить – начни с себя»?

– Ка-не-е-ки! Знаешь ли ты, почему меня так... заинтересовал? – Ямори.

Изломанная, кривая ухмылка рассекает лицо надвое, превращая его в обезображенную маску. Ей вторит странный звук – не стон, не мычание; пожалуй, самое близкое, что можно к этому подобрать, это вой. Канеки поднимает голову, наконец-то раскрывая глаза; сейчас он видит всё, что нужно, вплоть до мельчайших подробностей. И этого более чем достаточно.

«Давай же. Покажи мне, кто ты есть. Покажи ему, кто мы есть. И живи дальше – ради себя».

Он откидывается назад, в последний раз вдыхая, впитывая этот тошнотворный коктейль – запах крови и ржавого металла, присохшего гноя и пота, прокуренного воздуха и удушливого одеколона Ники: от Ямори частенько им несёт. Сейчас Канеки прощается со всем, что было в его жизни до этого момента – чтобы войти в новое. Пусть даже оно будет ещё ужаснее прежнего.

«Ты можешь быть человеком – или не быть им. Но не есть их ты тоже не можешь. Стань сильнее, покажи и докажи им, что они неправы. Выбери своё будущее. Но сначала – съешь!».

Кагуне вырывается из его тела – смертноносное, прекрасное, алое, когда он прыгает навстречу радостно вскинувшемуся в предвкушении боя Ямори. Почти не глядя, Канеки отбивает его кагуне своим и стремительно уходит вбок, не давая дотянуться до себя; ярко-красные, пульсирующие силой щупальца возносят вверх, кажется, ещё немного – и он сможет взлететь и достать до неба, до этих самых низко лежащих, рыхлых дождевых облаков. Танцуя в клубах известковой пыли и бетонной крошки, уворачиваясь от ударов Ямори или отбивая их, он чувствует себя – впервые, по-настоящему – живым. Он не испытывал этого, даже будучи человеком, но, став гулем, смог. Чем не ирония?

Ямори сильный, Ямори мощный, но совершенно неуклюжий; всё, что у него есть, – это мышцы и огромное тело, но Канеки – и Ризе – знают, что одного этого слишком мало для победы. Для них он действительно ничтожен.

– И это всё? – надрывно и чуть нараспев спрашивает он, снова впечатывая Ямори в стену. – Как скучно.
В ответ его отшвыривают от себя, но, даже принимая удар телом, Канеки может думать только о том, что его до нелепого странно веселит хруст в собственных костях. Со стороны могло бы показаться, что он близок к истерике, – но только со стороны. Должно быть, даже Ризе не в силах рассказать о том, что Канеки сейчас чувствует.

После чего он запрыгивает Ямори на спину, вгрызаясь в жёсткую броню едва ли не с наслаждением, и начинает отрывать от неё кусок за куском. Под куполом прокатывается рёв, Ямори дёргается, силясь вырваться, но не может – Канеки вцепился в его уязвимое место мёртвой хваткой и не отпустит, наверное, до самой смерти.

Возможно, он сошёл с ума. Иначе как объяснить то, что его лицо перекошено гримасой, а уголки губ приподняты, из-за чего улыбка выглядит как полубезумный оскал? Левый глаз смотрит на Ямори неподвижно и остро, и из-за этого тому становится не по себе. Канеки над ним как-то странно дрожит, но не издаёт ни звука, и только спустя минуту до Ямори доходит: это смех. Канеки беззвучно смеётся, и Ризе внутри него смеётся вместе с ним.

Когда же он наконец отрывается от Ямори, его губы красные от чужой крови, а посреди чёрного белка ярко алеет зрачок гуля. У Канеки больше не осталось ни одной причины для отговорок. Его второе «я» – теперь не просто голос в голове, это новая, полноценная личность. Личность, у которой тоже есть то, что должно оправдывать существование.
И ему наконец-то больше не нужно ничего и никому доказывать. Он может, он способен на это. Ни Ризе, ни кто-нибудь ещё – только он. И всё, что только что произошло – лучшее тому подтверждение.

«Хороший мальчик».

Канеки длинно выдыхает, ненадолго прикрывая веки – так, будто ему неважно, воспользуется ли Ямори этим шансом или же нет, – и, вытерев рот тыльной стороной кисти, поворачивается к нему – всё ещё слабо подёргивающемуся, но уже поверженному монстру.
Вновь открывает глаза. И говорит:

– Сколько будет тысяча минус семь?

Название: "Метка"
Автор: gaarik
Бета: сам себе бета
Пейринг/Персонажи: Нишики/Кими, Канеки
Жанр: драма
Рейтинг: R
Фандом: Tokyo Ghoul
Дисклеймер: отказ от прав
Краткое содержание: Они никогда не думали о том, что «если».
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание: Значение энотеры в Японии – находящийся в отчаянии, безрассудный, безнадежный, безвыходный, доведенный до отчаяния. Ромашка – вера, честность, обещание.

Скрытый текст

Щёлк. Щёлк, щёлк, щёлк, – Нишики перебирает каналы. В доме невообразимо скучно: у него два выходных подряд, которые он намеревался провести с Кими загородом, но зарядивший с утра дождь разрушил все их планы.
– Сегодня в 20м районе были найдены останки молодой девушки. Она – ещё одна жертва гуля по прозвищу "Торсо". В управлении СCG предупреждают: все девушки и женщины, имеющие на своём теле шрамы, по возможности воздержитесь от выхода на улицу в позднее время суток...
– Вот урод, – комментирует Нишики следующие кадры. – Нашёл, чем заняться!
Кими морщится и закрывает книгу:
– Выключи.
Экран ещё не успевает мигнуть в последний раз, прежде чем погаснуть, а она уже перекатывается на Нишики, обнимая бёдрами бёдра и жадно сжимая ладонью его полувставший член, и лениво целует в губы.
– М-ммм... а ты сегодня в настроении...
– Как и ты, – не остаётся в долгу Кими.
Нишики довольно хмыкает: кажется, дождь всё же пошёл вовремя. Ведь куда приятнее вдвоём нежиться под одеялом, чем скакать по лужам?

Они всегда жили лишь друг другом и никогда не думали о том, что «если». Даже после инцидента с Цукиямой, когда, казалось, стоило бы. Но это, наверное, характерная черта нынешней молодёжи: все уверены в том, что и так знают, как им лучше.

Что будет, если она задержится дольше, а у него не окажется времени, чтобы её встретить? Что будет, если ей придётся возвращаться домой одной?

Что будет, если Торсо придёт в их район? Что будет, если он увидит Кими?..

Но, согласитесь, думать об этом, когда занимаешься любовью со своей девушкой – последнее дело.

* * *

Сигнал пришедшего сообщения застаёт его посередине между домом и «Антейку». Кими. Пишет, что в гостях у подруги и поэтому немного опоздает.
Нишики поправляет очки, отвечая, что будет ждать её на перекрёстке после работы, но в этот момент его телефон отключается. И все слова так и остаются невысказанными.

Когда он приходит в условленное место, где-то внутри уже ворочается нехорошее предчувствие. Нишики не смог бы объяснить, но чем дольше он ждёт, тем сильнее становится это ощущение тревоги. В конце концов он не выдерживает и срывается с места. Он бежит по крышам, перепрыгивая с дома на дом, словно зверь – по невидимому следу. И останавливается как вкопанный, учуяв запах, который никогда и ни с чем не смог бы спутать – запах её крови.
Но дальше след прерывался – видимо, когда её, отбивающуюся, затащили в машину. На асфальте даже сохранились полосы от шин.

* * *

– Сегодня утром в 20м районе было найдено тело молодой женщины. Она – ещё одна жертва гуля по прозвищу...

Сегодня Нишики не выключает телевизор. Напротив, он смотрит всю сводку до конца, будто это чем-то поможет.
Но тому, что он видел, не способно помочь уже ничто.

Утром, после панического обзвона всех больниц он был в морге – после кровавых пятен на пути к месту встречи чутьё привело именно туда. Она лежала там... точнее то, что от неё осталось. Он до последнего надеялся, что это какая-то ошибка, что внутренний голос соврал, что этого просто не может быть...
Оказалось – может.

Она не шла домой тёмными переулками. Она взяла такси, чтобы побыстрее вернуться к нему – всё это он узнал от криминалистов, осматривающих место, где нашли тело. Да, убийца оставил улики... только в них не было ничего конкретного. Ничего, что могло бы подсказать путь, по которому Нишики предстояло пойти.

Нишики отворачивается от останков, когда патологоанатом накрывает их простынёй. Он не произносит ни слова, пока снова не оказывается на шумной, пропахшей выхлопными газами улице. Целый мир окружает со всех сторон, но ему это больше не нужно. Всё, что ему было нужно, осталось там, за неприметными дверями городского морга – аккуратно отрезанные голова и руки Кими.

«Жертва».
«Торсо».

Говорят, самым страшным врагом становится тот, кому больше нечего терять. Наверное, это правда, – думает Нишики, стоя на вершине небоскрёба, пока его кагуне обвивается вокруг подобно огромной анаконде. Всё, что он может – нет, всё, что он должен сделать, – это убить того ублюдка, который лишил его Кими. Разорвать на куски, выдирая части тела, стереть в пыль, размозжить голову. По существу, стоило сделать это ещё когда они впервые услышали про него в новостях. Но они предпочли спустить всё на тормозах, а теперь...
А теперь Кими больше нет.
И всё, что осталось у Нишики – фотография с чёрной лентой, свежевырытая могила да собственное «А если?..».

Теперь он прячет лицо – не из-за того, что не хочет быть узнанным, а скорее потому, что у него больше нет лица. Ни его, ни имени. Оно, как и его прошлое, осталось там, позади, несколько месяцев назад, когда тело Кими выловили из коллектора. Изуродованное настолько, что опознать её он смог только по шраму на плече – том самом, за которое укусил, пока валялся с дырой в животе после второй стычки с Канеки. И если бы только она не предложила ему себя...
Если б только...

* * *

Когда он настигает Торсо у транспортной развязки, то даже почти жалеет, что в дело вмешались куинксы. Ему давно уже не нужны ответы – глупо спрашивать психопатов о мотивах их поступков, ему нужна только смерть этого уродца. Желательно, как можно более мучительная.

Но ему мешают. Кто-то из прошлого, почти мертвец – встаёт на пути, не давая осуществить задуманное.
Это злит.
Вдвойне – потому что Нишики всё ещё помнит, чем закончилась та их драка. И к чему всё привело – тоже.
Можно сказать, что во всём этом есть в том числе и вина Канеки. Всё-таки судьба – редкая сука: никого не щадит.

– Ты безнадёжен, что бы с тобой ни происходило, Канеки.
Шок в глазах напротив становится лучшим моментом за весь день.
– Нишио-семпай?..
– Извини, – продолжает тот, надевая маску обратно. Нишики кажется, что лисья морда сейчас насмехается не только над Канеки, но и над ним самим. – Продолжим в другой раз.

* * *

Нишики редко бывает на кладбище, но каждый раз, как приходит, подолгу задерживается у могилы. Фотография на надгробии уже выцвела от солнца, но образ Кими в его памяти по-прежнему ярок.
До недавнего времени он думал, что единственный, кто навещает это место – пока однажды не увидел на парапете цветок энотеры. И, кажется, он знает, кто её принёс. И, хоть он и далёк от языка цветов, сегодня приносит с собой веточку ромашки.

Он не Канеки, чтобы забывать прошлое. Наоборот, он сохранит его в себе как можно дольше.

Нишики не привык сожалеть. Он знает, что должен сделать. И он сделает это. Достигнет своей новой цели.
И неважно, сколько раз Канеки попытается ему помешать.