Название: Калейдоскоп памяти
Автор: [жнец]
Фэндом: Tsubasa RC
Пэйринг: Курогане/Фай
Рейтинг: PG-13
Размер: макси
Жанр: angst, drama
Состояние: в процессе
Аннотация: История любви и стоящих на ее пути предрассудков. Действия разворачиваются спустя три года после изложенных в манге событий. Шаоран пребывает в депрессии, страстно желая вернуться к возлюбленной. Фай безуспешно пытается донести до Курогане свои чувства. Неожиданно друзья оказываются в центре сложной, запутанной интриги, полностью изменившей их судьбы.
Предупреждение: слэш
Воспоминание первое: дом среди леса
Этот мир встретил их пробирающей до костей сыростью, холодом и дождем, монотонно барабанящим по блестящим от воды листьям, стекающим по лицу ледяными потоками, которые спустя час непрерывной ходьбы почти перестаешь ощущать. Одежда, пропитавшись влагой, отяжелела и теперь, сковывая движения, настойчиво тянула вниз. Земля размокла. Ноги проскальзывали по ней, почти по щиколотку утопая в грязи, от чего каждый шаг сопровождался неприятным хлюпающим звуком. Болото не желало их отпускать.
Все мышцы, казалось, сковал обжигающий холод, превратив их в тонкую, до предела натянутую струну. Усталость накатывала волнами – даже закаленный в сражениях воин нетерпеливо всматривался в обступившую их стену леса, пытаясь отыскать среди деревьев просвет. Сумерки уже подкрадывались из-за горизонта, усиливая ощущение безысходности, и размытые в завесе дождя стволы продолжали раздражающе мелькать перед глазами.
- Чертова булка, - недовольно пробурчал Курогане, удобнее перехватывая мага за талию. Обессиленный после недавней попытки самоубийства, Фай, сомкнув веки, доверчиво прильнул к мужчине. Мертвенно бледный, он почти не двигался – просто лежал, покорно обмякший в его объятиях. И на то, что он жив, указывало лишь тихое дыхание, холодившее кожу японца.
- Мокона не виновата, что перенесла нас сюда, - тут же отозвалась Мокона и, зябко поведя ушком, скользнула насупившемуся ниндзе за шиворот. Затерявшись в складках одежды, ей удалось выдержать сопротивление разозленного воина и пристроиться где-то на уровне его талии. Согретая теплом человеческого тела, она расстегнула пуговицу его рубашки, высунулась наружу и, смотря на Курогане снизу вверх, задорно подмигнула ему, видимо, благодаря за убежище. Однако, поймав гневный взгляд, тут же юркнула обратно, щекотно потираясь, пытаясь расположиться удобнее.
- Утихомиришься ты, наконец? – раздраженно процедил мужчина, жалея, что его руки заняты, и он не может вышвырнуть мерзавку обратно под дождь. Вдохнув, он посмотрел на дремавшего мага, казавшегося таким беззащитным, когда тот, притихший, спал, пристроив голову у него на плече. Словно почувствовав этот взгляд, Фай неожиданно открыл глаза и, слабо улыбнувшись, прошептал:
- Ты такой заботливый, Куро-сама…А еще от тебя очень приятно пахнет.
- Заткнись, - смутился японец и для большей убедительности легонько его встряхнул, - а то оставлю подыхать где-нибудь под елкой.
- Хочешь напугать этим убежденного самоубийцу? - шутливо парировал маг, блаженно зарываясь носом в меховой ворот его плаща. - К тому же, несмотря на твой грозный вид, мы с Шаораном-куном знаем, что папочка у нас добрый.
- Ага, - подтвердила пригревшаяся Мокона, чем окончательно вывела Курогане из себя. Но было достаточно одного взгляда на бледное осунувшееся лицо Фая, чтобы злость его уступила место неприкрытому беспокойству. Черты мага казались бесстрастными, выражение отрешенным, натянутая улыбка словно существовала сама по себе, отдельно от сведенной от боли и напряжения мимики. Японец плотнее запахнул полы своего плаща, укрывая мужчину, точно замерзшего котенка. Но дрожь, сотрясающая безвольное тело, стала еще сильнее. По мере того, как на лес опустилась тьма, состояние Фая только ухудшилось. На бледных щеках отчетливо проступил румянец – печать лихорадки, и даже продрогший до костей Курогане ощущал исходящий от юноши жар.
Дождь, не прекращаясь, преследовал их с самого утра, сопровождая передвижения мокрых и усталых путников. Широкие листья опали под напором низвергающейся воды, и теперь безжизненными клочьями свисали с ветвей деревьев, создавали причудливую иллюзию, будто сама природа, поникнув, сочувствует им. В свете пробивающейся луны сумерки приобрели таинственный и зловещий оттенок. Скрюченные стволы рисовались отчетливей, мрачно выступая из тьмы, посеребренной мерцанием воздуха. Тишина наполнилась звуками ночи, над которыми властвовало гудение ветра и все усиливающийся грохот дождя. Хотелось приклонить усталую голову, перевязать кровоточащие от долгой ходьбы мозоли, но остановиться, сделать привал было негде. С листьев водопадом стекала вода, норовя проникнуть за шиворот. А размокшая, впитавшая влагу почва только и ждала, чтобы ухватить замешкавшегося путника за ногу.
Изредка, нависая над магом, японец с тревогой вглядывался в его застывшие, хранившие печать болезни черты. Убирал с горящего лба прилипшие к нему влажные пряди. Прислушивался, почти вплотную наклоняясь к его губам. Дышит или нет? Каждый раз, когда он так делал, Фай устало приоткрывал глаза и, уже не в силах изобразить на лице свою извечную наигранную улыбку, тихо сообщал: «Жив», и тут же опускал налитые свинцом веки, более не способный что-либо сказать.
Мокона путешествовала, уцепившись за пряжку ремня Курогане, и иногда, выглядывая из своего убежища, сокрушенно вздыхала. Промокший до последней нитки Шаоран шел чуть впереди, целиком поглощенный своими мыслями, и даже не пытался укрыться от дождя. Этот мир, встретивший их так враждебно, последней преградой лежал между ним и Сакурой, которую ему предстояло увидеть, как только закрутившаяся воронка перенесет его, наконец, в страну Клоу. Три года томительного ожидания разверзлись черной пропастью, маячащей позади. Когда, после стольких лет надежд и разочарований, Мокона радостно сообщила, что скоро он встретит свою любимую, предстоящие несколько недель разлуки показались ему невыносимо долгими. И даже очутившись в столь плачевном положении, юноша был не способен думать о чем-то другом. «Скоро, очень скоро», - настойчиво пульсировало у него в голове, отчего желанная встреча начинала казаться еще более нереальной.
Измученные холодом и непрекращающимся дождем, путники забрались под пушистую елку, раскидистые ветви которой хоть как-то скрывали от бушевавшей стихии. Длинные иголки, царапаясь, нещадно впивались в плечи, но устланная ими земля оставалась сухой и мягкой. Облокотившись о шершавый ствол, можно было прилечь, вытянуть ноги и ненадолго забыться в глубоком сне, пока его не прервет, напомнив о себе, терзающий голод. Увы, путешествуя без денег и продовольствия, друзья нередко оказывались в ситуациях, подобных этой. Но сейчас, окутанные непроглядной тьмой, они мрачно следили за дождевой завесой, и положение их представлялось им еще более безнадежным. Никто не жаловался, только продрогшая Мокона изредка выглядывала из своего убежища, информируя всех о том, что в животе ее урчит и неплохо бы заказать у Ватануки чего-нибудь горячительного.
Залезая под елку, Курогане собирался уложить мага неподалеку, оперев спиной о широкий ствол. Но, заглянув ему в лицо, передумал. Так и опустился на землю, бережно сжимая того в руках, а затем устраивая у себя на коленях, чтобы, завернув в изрядно промокший плащ, можно было согреть его пусть не материей, но теплом своего тела. Изможденный, Фай откинул голову Курогане на грудь и задремал, погрузившись в глубокое забытье, свойственное лихорадке, но больше напоминавшее обморок. По его виску, задевая отчаянно бьющуюся голубую жилку, скатилась капелька пота и замерла, тускло мерцая в отблесках ночи. Наклонившись, японец стер ее пальцем, оставляя на коже влажный след. Затем, удостоверившись, что Фай спит, потянулся к черной повязке, скрывающей его левый глаз. На лице мага она появилась недавно, когда, после демонстративной попытки свести счеты с жизнью, он пробудился вампиром и вышел к ним. Тогда, чтобы спасти Фая, Курогане снова пришлось стать для него едой, с той лишь разницей, что теперь приговор этот обжалованию не подлежал и временных рамок у него не было. Им предстояло до конца своих дней оставаться скованными одной нерушимой цепью, зависимыми, словно сиамские близнецы, которые никогда не смогут разделиться. Сидя в угнетающей тишине гостиной и вместе с Шаораном ожидая, когда мужчина придет в себя, Курогане об этом не думал. Отчаянный страх, сменившийся беспокойством, почти исчез, и теперь ему больше всего хотелось избить этого дешевого фокусника до смерти. Японец недоумевал, как можно быть таким легкомысленным и совершенно не заботиться о чувствах тех, кто ценят его и постоянно приходят на помощь, порой рискуя собственной жизнью. От этих мыслей и незнакомой щемящей боли в груди, злость его вспыхнула с новой силой. И, когда с тихим скрипом открылась дверь в гостиную, он уже готов был накинуться на Фая с кулаками. Но, заметив черную повязку на его лице, остолбенел…Как? Почему?...Маг только пожал плечами, изобразив свою премерзкую обманчивую улыбку, за которой привык прятать слабости и страхи, и ничего не сказал. До сих пор Курогане не знал, что стало с его левым глазом, цел ли он или это какая-то очередная не слишком умная игра.
Теперь, думая, что мужчина спит, он потянулся, намереваясь заглянуть под повязку, и пусть это было всего лишь обычное любопытство, ниндзя считал, что имеет право обо всем узнать. Но тонкие пальцы, до того безвольно покоящиеся на его груди, неожиданно дрогнули и перехватили руку японца.
- Решил воспользоваться моим бессознательным состоянием? - улыбнулся Фай, отводя ладонь от своего лица, но не спеша ее выпускать.- Какие холодные. Ты можешь заболеть, Куро-рин. Кто тогда будет меня таскать по лесу? Давай я согрею.
- Притворялся, что спишь, - хмыкнул японец, пытаясь высвободиться, но хватка парня оказалась железной. И он, не смея сопротивляться больному, позволил магу держать его пальцы в своих горящих от жара руках. Фай действительно служил отличной печкой, в то время как сам, охваченный лихорадкой, отчаянно мерз. Словно, сгорая, отдавал Курогане все тепло своего тела, ничего не получая взамен.
- Хочешь есть?- спросил Курогане, убаюканный относительным комфортом и монотонным гулом дождя. Словно саваном, они были окружены водной завесой, скрывающей кустарники и деревья от глаз.
- Пока нет, - ответил Фай, лаская и поглаживая его пальцы, пристраивая их на своей груди, - а вот ты, Шаоран-кун и Моко-тян голодные.
- Как обычно, сначала думаешь о других, а уже потом о себе, - недовольно хмыкнул японец, забирая у него свои руки и демонстративно пряча в карманы плаща. После теплых ладоней Фая соприкосновение с влажной тканью показалось ему особенно неприятным, но позволить магу и дальше проявлять о нем заботу он не мог. Слишком откровенными становились эти поглаживания, слишком расслабляли, не давая сосредоточиться в ситуации, когда необходимо сохранять ясный и твердый ум. Поэтому, заметив, что дождь уже не так отчаянно грохочет о листья, Курогане осторожно переложил Фая со своих колен на устланную еловыми иголками землю, и как бы ему ни хотелось остаться, вылез под беснование стихии. Ветер тут же подхватил полы его плаща и, издав победный клич, отправился дальше гулять в ветвях деревьев. Стайка птиц, встрепенувшись, сорвалась с насиженных мест и взмыла к темному грозовому небу.
- Курогане…ты куда собрался? – забеспокоился маг, даже забыв по привычке исказить его имя. Мокона, выбравшись из теплого кокона его рубашки, взглянула на мужчину недовольно и подозрительно.
- Мокона не хочет гулять, - заявила она и, спрыгнув, поспешила забраться обратно под елку.
- Пойду раздобуду нам что-нибудь поесть, - раздраженно процедил ниндзя, отворачиваясь от онемевшей в изумлении троицы и вынимая из ножен меч.
- Я с тобой, - спохватился Шаоран, намереваясь отправиться следом, но Курогане, развернувшись, опрокинул его на землю.
- Я пойду один, а ты пригляди за фокусником, а то еще натворит что-нибудь в мое отсутствие, - твердо заявил он, старясь не замечать обиды, появившейся в глазах юноши. Немой упрек отчетливо отразился и на лице Фая. Мол, как так можно обращаться с ребенком, который из кожи вон лезет, чтобы оказаться полезным. Быть может, жест его и правда получился слишком пренебрежительным, но размышлять об этом времени не было. Закинув катану на плечо, Курогане развернулся и направился в самую чащу леса. Вскоре силуэт его скрылся за трепещущей на ветру листвой.
- Осторожнее там, - полетело мужчине вдогонку. - Мамочка будет волноваться.
Вернулся японец через два с половиной часа, усталый и изрядно промокший, но зато в его руках лежал истекающий кровью заяц. Быть может, то был вовсе не заяц, а некое подобие данного зверька, беспечно бегающего по лесам этого мира. Потому что помимо четырех лап и двух безжизненно поникших ушек, на голове у него имелся миниатюрный отросток, слишком маленький, чтобы считаться полноценным рогом, но при этом достаточно острый. Впрочем, при виде еды, которую еще предстояло приготовить, у каждого из присутствующих настолько разыгрался аппетит, что усидеть на месте не представлялось для них возможным. Лишь маг сохранял привычное спокойствие, потому что его обед сейчас занимался разведением костра в походных условиях. Как бы интенсивно ни вертел он ветку, зажатую меж камней, сырость не позволяла высечь из них ни одной искры. И все же японец, привыкший доводить начатое до конца, не оставлял бесплодных попыток добыть огонь единственным доступным сейчас способом. Улыбаясь, маг наблюдал за ним из-под опущенных ресниц, в тайне посмеиваясь над его упорством. И все же сосредоточенное выражение, с каким тот старательно натирал готовую переломиться ветку, вызывало у него умиление. Подождав, пока мужчина окончательно выбьется из сил, он аккуратно дотронулся до хвороста, и от этого короткого прикосновения вспыхнуло пламя. Посмотрев японцу прямо в глаза, Фай улыбнулся, широко и издевательски, от чего тут же получил увесистый подзатыльник.
- Ты же сказал, что не в состоянии сейчас использовать магию, - раздраженно заметил Курогане, разделывая тушку и насаживая ее на импровизированный вертел.
- Да, - покорно согласился маг, устраиваясь подле его колен и с интересом следя за происходящим, - но кое-какие фокусы мне еще под силу.
- А раньше сказать было нельзя?
- Почему? Можно, - улыбнулся Фай, лукаво щурясь, - но ты был таким забавным, Куро-пуу, таким серьезным и сосредоточенным, что я не мог лишить себя удовольствия понаблюдать за тобой.
Поскольку маг чувствовал себя неважно, то единственным, кому Курогане доверил заниматься приготовлением ужина, был он сам. Затерянные в незнакомом враждебном мире, они сидели, сплотившись вокруг костра, и молча следили за успокаивающей игрой пламени. Звездное небо ярко мерцало над их головами, зажатое верхушками вековых елей. Паленья, собранные Шаораном, тихо потрескивали, от чего на душе становилось невероятно тепло. Просыпалось давно забытое ощущение уюта, потерянное за долгие годы странствий. Они были вместе, зависимые друг от друга, и Фай лежал, опираясь Курогане на плечо, а Шаоран держал в руках притихшую Мокону. Стоило кому-нибудь из них отлучиться – собрать новых дров или залезть в ближайший овраг – отсутствие его ощущалось, словно ампутированная конечность, напоминавшая о себе болью.
Нанизанный на ветку заяц с одной стороны лишь подрумянился, с другой – подгорел. Но ждать дольше, сопротивляясь искушающим ароматом, cил не было. Они жадно набросились на еду, как только Курогане снял ее с вертела. Местами мясо не пропеклось, и вместе с жиром с него текла горячая кровь, частично, наоборот, сгорело и превратилось в уголь. Но путникам, постившимся со вчерашнего вечера, оно казалось верхом кулинарного мастерства, и, прикончив один кусок, они тут же принимались за новый. Только Фай, будучи вампиром, ничего не ел и со странным вожделением поглядывал на японца. Почувствовав на себе этот пристальный взгляд, мужчина смутился, но потом все понял. Не говоря ни слова, он вынул из ножен меч, сделал глубокий надрез и молча протянул кровоточащее запястье Фаю.
- Спасибо, - выдохнул тот одними губами и алчно припал к его руке. Что-то интимное было в том, как жадно он скользил языком по затягивающейся от вампирской слюны ране. Вновь и вновь, смакуя, обводил набухший порез, осторожно удерживая ладонь Курогане. И закрывая от наслажденья глаза, самозабвенно причмокивал, словно ничего вкуснее этой горячей крови не ел и не желал пробовать. Даже когда рана полностью затянулась, оставив на коже шрам, маг не спешил отпускать полюбившееся ему запястье, а продолжил, смущая Курогане, его выцеловывать, пока не заметил, как угрожающе напряглись мышцы его руки, словно готовясь для сокрушительного удара. Он поднял на мужчину замутненный желанием взгляд и улыбнулся, увидев, каким бардовым стало лицо японца.
- Извини, - прошептал Фай, нехотя отпуская его ладонь, и устало откидываясь на землю, - я, кажется, забылся…Но, Куро-сама, я не виноват, что ты такой вкусный!
- Заткнись, - пробурчал опешивший ниндзя, стыдясь своих пылающих краской щек.
Впрочем, когда сытые и довольные путники удобно расположились у костра, Фай незаметно подполз к уже дремавшему японцу, и секунду поколебавшись, все же устроился у него под боком, желая, но не осмеливаясь обнять.
«Погрею тебя немного», - подумал он и, обессиленный, тут же уснул.
Утро встретило их уже привычной сыростью. Дождь не стоял сплошной стеной, как накануне, а лишь слегка моросил, неприятно оседая на коже. Но собравшаяся за ночь вода продолжала капать с ветвей и, стоило их ненароком задеть, обрушивалась на незадачливых путников ледяным душем. Сквозь дебри они пробирались чуть больше часа, когда идущий впереди Шаоран заметил мелькающий среди деревьев силуэт. Он медленно плыл, подернутый дымкой поднимающегося от земли тумана, и путники застыли, не веря своим глазам. В его существовании вполне можно было усомниться, приняв за массовую галлюцинацию или игру света и тьмы. Зыбкий ореол огня тревожно мерцал в зеленых сумерках леса, неотступно следуя за ним, точно привлекающий внимание маячок. И когда широкие листья, затрепетав, расступились, первым, что увидели странники, был этот смутный, оранжевый блеск. Зажатая кустарниками опушка внезапно превратилась в арену, а обступившие их высокие ели – в гротескные декорации вокруг нее. Время вдруг стало тягучим и вязким, как если бы оно начало плавиться. Неужели они не одни в этом богом забытом месте? Неужели их мучениям пришел конец? На противоположной стороне поляны стоял человек, а блуждающий огонек оказался зажатым в его руке факелом. Незнакомец не двигался, не произносил ни слова, а просто стоял, оплетенный глубоким сумраком леса, и только смотрел на них безучастным ко всему взглядом. Его равнодушное лицо было белым, как мел.
Первым пришел в себя Фай. Он тяжело приподнял голову, которая до этого покоилась у Курогане на плече, и, улыбнувшись, дружелюбно помахал незнакомцу. Тот нерешительно сделал шаг им навстречу и замер, словно не уверенный в своих действиях. Затем прищурился и несмело кивнул, показывая, что слышит их. Опустив мага на землю, Крогане удостоверился, что тот пусть не твердо, но держится на ногах, и слегка подался вперед, заслоняя собой Фая. Он видел лишь смутный образ, мелькавший на другой стороне, и был не совсем уверен в безобидности незнакомца. Долгие годы странствий и собственный горький опыт научили его не верить своим глазам и первому, часто обманчивому впечатлению. Поэтому японец поспешил освободить руки, чтобы в случае необходимости успеть выхватить меч и защитить тех, за кого он давно нес ответственность.
Фай стоял, прислонившись к его плечу, и цеплялся за локоть Курогане. Мокона радостно прыгала на его голове, предвкушая скорое избавление от сырости и промозглого холода. И только Шаоран был единственным, кто более или менее равнодушно воспринял появление незнакомца. Его мысли по привычке унеслись далеко, в укрытую гигантскими барханами страну Клоу, где томилась, ожидая его, любимая, где оставил он сердце, скованный вечным бременем путешествий, в поисках дома, который потерял.
- Кто ты? – прокричал Курогане. И голос его эхом прокатился по пустынной земле, отчего безмолвие леса показалось еще более угрожающим.
Человек на противоположном конце поляны испуганно встрепенулся, но ничего не ответил и, помедлив с секунду, нерешительно направился к ним. В наступившей тишине слышен был каждый его шаг, слышно, как шуршала под ногами слежавшаяся листва, и причмокивала, не желая отпускать его, размокшая почва, как пронзительно скрипнула сломавшаяся ветка под его сапогом. И, напуганный этим звуком, незнакомец нервно вздрогнул. Казалось, он опасается их не меньше, чем они его, и когда приближающийся силуэт вдруг осветило выглянувшее из-за туч солнце, настороженные путники поняли, почему. Боязливо оглядываясь, навстречу им шел долговязый подросток, лет на пять младше, чем Шаоран. Просто настолько высокий, что издалека, не видя детскости его черт, они ошибочно приняли его за взрослого мужчину.
- Привет, - дружелюбно улыбнулся Фай, приветствуя подошедшего к ним мальчишку. - Меня зовут Фай, это – Куро-пун, Шаоран-кун и Моко-тян.
- Я – Курогане! - вскипел японец, но маг примирительно положил руку ему на плечо.
- Несмотря на то, что он кажется диким, - пояснил он озадаченному подростку, - Курочка вполне цивилизованный и мирный…- Фай повернулся к разозленному воину и, прищурившись, задумчиво добавил, - хотя на первый взгляд и не скажешь…
- Я – Карл, - помедлив, представился мальчик, подходя ближе и протягивая не по-детски широкую ладонь, - Мой отец – фермер, а дом мой – вон за тем валом.
Он указал на вздымающийся над деревьями холм, едва заметный в сумеречном тумане.
- Я убежал из дома, когда отец разозлился, но теперь устал и хочу вернуться обратно.
- Твое появление очень кстати, - сказал маг, ни на секунду не прекращая улыбаться, но судя по тому, как напрягались при этом его лицевые мышцы, улыбки давались ему с большим трудом. - Мы заблудились и не знаем, в какой стороне город.
- Город милях в ста отсюда. Пешком до него не добраться. До моей деревни тоже далеко. Постоялого двора там нет. Но если хотите, можете пойти вместе со мной: гостям в нашем доме всегда рады.
- Ну, что скажешь, Куро-пун? – пихнул его локтем Фай, внимательно заглядывая в багровые глаза. - Похоже, другого выбора у нас нет.
- Заткнись, - перехватив опешившего мага за талию, ниндзя закинул его себе на плечо, точно мешок с картошкой. - Ты слишком много болтаешь, - раздраженно заявил он и, обращаясь к мальчику, добавил: - Показывай, куда идти.
Крутой вал рассекал лес надвое, а за ним росли такие же мрачные ели и сосны, как и на другой стороне. Окруженный высоким частоколом, дом фермера имел не менее грозный вид. К крыльцу неуклюже жались кусты терновника, а чуть поодаль, возвышаясь над крышей, притаился гигантский дуб. Потревоженный ветром, он глухо стучал ветвями о закрытые ставни и, словно исполинское чудище, отбрасывал на землю широкую тень. В доме было темно. Встречая преграду вековых елей, к нему пробивались лишь редкие скупые лучи, но узкие окна были глубоко утоплены в стены и потому едва ли могли пропустить даже их.
Ступени крыльца при каждом шаге издавали подозрительный скрип, готовые обрушиться под тяжестью путников. Перила покосились, и держаться за них было еще опаснее, чем балансировать на ненадежной лестнице. Узкая терраса опоясывала дом, и по ее выщербленному полу гулял ветер. Одиноко раскачивалось плетеное кресло в дальнем углу, словно некто невидимый решил им воспользоваться.
- Мрачно, - чуть слышно заметил Курогане, и непривычно оробевшая Мокона согласилось с ним тихим вздохом. Маг настойчиво постучал японца по спине, привлекая внимание к своей забытой персоне. Подперев рукой голову, он по-прежнему висел, перекинутый через его плечо, и от неудобной позы уже начинало ломить кости.
- Может, ты спустишь меня на землю, - прошептал Фай со странной обреченностью в голосе, - хотелось бы встретиться с хозяйкой дома лицом…
Подумав, Курогане выполнил его просьбу и осторожно опустил на пол открытой веранды. Но заметив, как нетвердо тот держится на ногах, подался назад и незаметно обхватил его талию.
- Спасибо, - благодарно улыбнулся мужчина, опираясь спиной на его грудь.
- Не за что, - смутившись, выдохнул Курогане.
Карл три раза настойчиво постучал металлическим молоточком о дверь. Тут же послышались сбивающиеся шаги, будто кто-то давно ждал этих простых звуков и теперь торопился удостовериться, что надежды его оправдались. На пороге появилась женщина средних лет в черном креповом платье и накрахмаленном переднике горничной. Она тут же, не стесняясь посторонних, кинулась обнимать мальчика, осыпая его ласками и поцелуями, и ее покрасневшие от бессонной ночи глаза блестели от готовых пролиться слез.
-Карл, Карл, - непрестанно шептала женщина, будто пытаясь удостовериться, что, целый и невредимый, перед ней действительно стоит ее сын. И только ощутив под ладонями теплоту его кожи, она поверила в то, что зрение ее не подводит. - Я так волновалась…но теперь мы снова вместе, и все будет хорошо…
- Мама, - высвободился подросток, смущенный столь откровенным проявлением нежности с ее стороны, - у нас гости, - он красноречиво приподнял бровь, подчеркивая присутствие незнакомцев, неловко мнущихся у него за спиной. И будто по мановению волшебной палочки лицо женщины преобразилось. Словно привычным жестом она сменила одну маску на другую, и от покорности, с которой это было сделано, повеяло жутким холодом. Печать усталости, сковавшая ее черты, не сочеталась с играющей на губах улыбкой, которая, несмотря на все старания женщины, вышла грустной и неестественной, будто существовала сама по себе, отдельно от плескавшейся в глазах настороженности.
- Добро пожаловать. Зовите меня фрау Витте, - представилась мать мальчика и, отступая в сторону, жестом пригласила путников пройти внутрь. - Вы, наверное, голодны?
Просторный холл встретил их угнетающей тишиной, в которой смущающе громко отразились их голоса и шаги. В центре его, убегая во мрак верхнего этажа, высилась темная громада лестницы. Стены, выложенные из бревен, были покрыты черной краской и, словно бумага, пропускали промозглые сквозняки, от чего в доме всегда стоял холод. Следуя за фрау Витте, они прошли в маленькую столовую, совмещенную с кухней, где на жаровне призывно дымился большой медный чан. Повернувшись к огню, женщина предложила им занять место за массивным столом, грубо вырезанным из куска дерева. Две жесткие скамьи, еще более убогие и несуразные, окаймляли его с обеих сторон, разбивая любое представление об уюте. Но, после пробирающей сырости улиц, сидеть в теплой комнате, наполненной блеском полыхающего в печке огня, было более чем приятно. А понимание того, что через пару минут ты будешь сыт, поднимало настроение еще больше. Вскоре на шершавую столешницу опустилась тяжелая миска, и, ловко орудуя черпаком, фрау Витте быстро разлила каждому его внушительную порцию жирного бульона на косточке. Следом на стол легли порезанные хлеб и лук, а во главе всего этого была поставлена бутылка непрозрачного стекла, в которой соблазнительно плескалось то ли самодельное вино, то ли водка. С проворством умелой хозяйки женщина сновала туда-сюда, то протирая стаканы, то выкладывая новые блюда, и только, убедившись, что столовые приборы розданы и каждый из путников занят едой, она позволила себе опустится на край неудобной скамейки. Но заняла не пустовавшее место во главе стола, принадлежащее ее мужу, а присела рядом с сыном, с любовью наблюдая за тем, как он ест.
Курогане быстро оприходовал свою порцию и теперь с вожделением поглядывал на закупоренную бутылку, видимо, грезя о ее содержимом. По другую сторону от него Мокона, похлебывая суп, занималась тем же самым. По привычке, появившейся у него несколько дней назад, Шаоран погрузился в задумчивое созерцание и сидел, уставившись в одну точку, при этом совершенно не замечая предмета, на который был устремлен его взгляд. Юноша вяло, не ощущая вкуса, пережевывал свою пищу. Создавалось впечатление, замени хлеб обыкновенной травой – особой разницы он не почувствует. Фай же, наоборот, увлеченно ковырял ложкой в густой жиже, вылавливая из нее картошку и снова опуская ее на дно. Но количество супа в миске при этом не уменьшалось, поскольку ни одна его капля не подносилась ко рту.
- Что-то не так? – поинтересовалась фрау Витте, заметив эти манипуляции, - вам не по вкусу моя стряпня?
- О, нет, что вы! Обед просто восхитителен! - поспешил разубедить ее Фай. -Просто у меня сейчас особая диета, - улыбнулся он, бросив выразительный взгляд на японца, - только натуральный и экологически чистый продукт.
Прекратив рефлексировать над бутылкой горячительного напитка, Курогане резко развернулся к блондину, и, судя по свирепому выражению, намеривался стукнуть его кулаком, но, заглянув в усталое лицо мага, передумал и просто тихо выругался сквозь зубы.
- У нас все продукты экологически чистые, - с ноткой обиды в голосе заявила женщина. - Мы держим корову, свиней, кур и еще много другой живности. Поэтому у нас всегда есть свежие яйца и молоко… а вы, - неловко замялась она, но все же, собравшись с духом, продолжила, - вы чем-то больны? Выглядите неважно.
- Все в порядке… просто устал, - ответил маг и, оставив, наконец, ложку в покое, без сил откинулся на жесткую спинку. Разморенный жаром натопленной печки, он вдруг во всей полноте ощутил, как вымотался за этот день. Усталость камнем опустилась на поникшие плечи, прочно придавив мужчину к скамье.
- Что ж, - сказала, выходя из-за стола, фрау Витте, - раз вы уже поели, пойдемте, я покажу вам ваши комнаты. Не можете же вы уйти в такой дождь.
И, словно подтверждая ее слова, тишину прорезали раскаты грома. Курогане помог Фаю подняться и, проводив грустным взглядом так и не откупоренную бутылку, последовал за женщиной вглубь темного коридора, подернутого тревожным пламенем свечей. Мокона оседлала плечо Шаорана и тоже тихо вздохнула, расстроенная тем, что ей не удалось выпить.
В заднем крыле дома оказались две свободные спальни, которые поделили между собой Фай с Курогане и Шаоран. Но, даже сняв грязную, прилипшую к телу одежду, ложиться на белую простыню в таком виде совсем не хотелось. Поведя носом, японец с отвращением понял, что от них воняет сгнившей листвой и лесом.
- Вы можете умыться, - заметила хозяйка, доставая из шкафчика чистое полотенце и протягивая его воину. - Уборная под лестницей, а колодец на заднем дворе. Воду можно подогреть там же.
- Ну что, Куро-сама, - смущенно потупился маг, когда фрау Витте вышла из комнаты, - похоже, тебе так просто от меня не отделаться. Боюсь, сам я с этим не справлюсь…
- Хм, - фыркнул ниндзя, напуганный предстоящим не меньше, чем Фай, но, взяв себя в руки, спокойно добавил: - Вечно я должен быть нянькой.
25.3.2011, 13:22
