…Тихий шорох опадающих на землю листьев действует успокаивающе, и Рангику, напряжённая до этого, чуть расслабляется. Последние, ещё тёплые деньки – отсылка к уходящему лету. Так стоит ли отказывать себе в удовольствии просто полежать на траве, глядя на кружащиеся над головой листья, зная, что скоро и они побуреют под натиском затяжных дождей? Продлить, хоть немного, это, словно бы застывшее время – время ясной погоды и умирающей зелени. Когда ещё тёплый, но уже с явными нотками холода ветер, что гуляет в поредевших кронах деревьев, принёс с собой первый, пряный аромат вступающей в свои права осени; а следом за пожелтевшим бамбуком то тут, то там алыми всполохами горят клёны.
Наверное, лучше забыться. Чтобы не помнить, как искрились мёдом её волосы, когда он гладил её по голове, расчёсывая пряди тонкими пальцами. Не помнить, как отражался свет в его багряных глазах. И никогда, никогда больше не вспоминать, как, поднимаясь вверх в Луче Отрицания, он тихо сказал: «Гомен-нэ». Потому что даже тогда с его губ так и не сошла улыбка.
Ох, Гин, как же с тобой трудно. Без тебя – ещё тяжелее…Женщина тянется к стоящей рядом небольшой фарфоровой бутылочке. Проверенное с годами «лекарство», а на деле – худшее из всех. Это только кажется, что оно притупляет боль, а на самом деле усиливает её в несколько раз. Но это будет потом, а сейчас… Сейчас… Налить в чоко*, совсем чуть-чуть – на пару глотков, и выпить – залпом. Это пока всё… так, потом будет по-другому. Задержать во рту, прежде чем проглотить, и поморщиться, когда перехватит дух, а на глазах выступят сухие слёзы. Это ведь всё от крепости, да, Рангику? Не больше. И – подождать, пока сакэ не подействует, путая мысли и разливаясь по телу горячей, покалывающей слабостью. Сейчас ей безразлично, что происходит вокруг, её цель – хоть немного приглушить грызущее изнутри чувство… вины и беспомощности. Вины на себя – за то, что не смогла удержать, пусть не рядом с собой, но от предательства. Не уберегла, не заинтересовала чем-то более важным, чем его вечные игры, как с окружающими, так и с самим собой. Ведь для него её любовь – эта детская, затянувшаяся на годы привязанность женщины, не так важна, нет. Куда интереснее плести интриги, вытягивать из остальных последние капли терпимости, не так ли? Ему нужна свобода и ничего больше; он как полудикий зверь, привыкший к людям и
позволяющий им находиться рядом с собой, а не наоборот. Непредсказуемый, хитрый, чертовски опасный. Потому что, если ему надоест эта игра, никто и никогда не сможет его остановить, как сейчас. Это так наивно – всё ещё верить в лучшее, а потом наблюдать, как надежды рушатся у всех на глазах, а Ичимару играючи ускользает от расставленных сетей. Дурочка, какая же ты, Рангику, дурочка, раз так слепо верила в силу своих чувств…
У сакэ необычный, ни с чем не сравнимый вкус. Оно подслащено яблочным и кислит виноградом, но не сходу, а после пары-другой глотков. И тает на языке, оставляя после себя едва различимую горечь, как самое вкусное лакомство всегда отдаёт чем-то ещё – или слишком приторно, или слишком сладко; порой от его переизбытка сводит зубы и набивает оскомину. Всего хорошо в меру, а она этой меры не знает. Или знает, но не хочет принять. Да, наверное, второе. А ещё она слишком много на себя берёт.
Наши отношения похожи на букет цветов – с течением времени они увядают, как ни пытайся продлить им жизнь, подрезая стебли и доливая воду. Ничто не вечно, и смена времён года тому подтверждение. Заменяя же засохшие цветы свежими, можно лишь обновить сам букет, не более. Мёртвые и отцветшие, они никому не нужны, разве что тем, кто до сих пор цепляется за прошлое и живёт воспоминаниями.
Пальцы дрожат и не хотят слушаться, когда Мацумото пытается налить ещё. Пиала мелко подрагивает в её руках, и стукающийся друг о друга фарфор тонко позвякивает в вечерней тишине. Солнце давно село, и местность стремительно растворяется в сгущающихся сумерках – осенью темнеет быстро, и только где-то там, на самом верху, ещё пламенеют ветки деревьев, резко выделяясь красным на фоне фиолетово-синего, затянутого облаками неба. И снова будет ночь без звёзд, холод футона рядом и её глупые, пустые надежды.
Она знает – он придёт. Неожиданно, когда она и думать о нём не будет. Неслышно войдёт в комнату, и, подкравшись сзади, сгребёт её в охапку. А ей придётся запереть в себе все тревоги и сомнения, не позволяя им вырваться наружу. Не показывать перед ним слабость. Только так.
А потом они вновь будут сидеть на деревянном настиле, смотря на мерцающие звёзды, и говорить всякие глупости. Или уйдут далеко за белые стены, в глухомань Руконгая – туда, где прошло их общее детство. И Гин, заигрывая, будет обнимать её за талию, а она, отвечая на его поцелуи – думать о том, что так и не узнает его
настоящего, только если он сам этого не захочет, что несбыточно. А пока… придётся принимать его маски, как неизбежность, и улыбаться, глядя в его смеющиеся глаза. Потому что это всё, что она может сделать, даже отдавая ему себя без остатка.
А утром, едва над горизонтом займётся рассвет, он, выскользнув из кольца её рук, снова уйдёт, возможно, поцеловав на прощанье. Даже зная, что её щёки солёные, а в линии плотно поджатых губ затаилась внутренняя боль. И последнее, что она увидит, прежде чем стук задвинувшихся сёдзе отсечёт всё, пережитое ночью – это как он повёрнётся вполоборота и, улыбаясь, протянет неизменное: «Бай-бай».
Ты знаешь, это так сложно – быть с тобой, даже просто находиться рядом. Но ещё тяжелее – отпускать.Поэтому я так и не прощу себя за то, что не смогла тебя удержать – ведь каждый раз, засыпая, я могу думать лишь о том, что хочу увидеть тебя. Возвращайся ко мне. Даже если наша встреча будет недолгой. Я ждала, жду и буду ждать, ты же знаешь… И знал всегда.
О твои волосы можно обжечься. От тебя веет любовью и грустью. И я знаю, что это вызвано мной. Я знаю, чего ты хочешь, но…
Прости, Рангику, только не в этот раз… * чоко - маленькая чашечка для сакэ.
1.5.2011, 22:04
